ЧЕЛОВЕК, МУЗЫКАНТ, ДЕЯТЕЛЬ

   

     Шел обычный урок в классе Владимира Борисовича Болдырева. Студент показывал новую пьесу. Болдырев время от времени останавливал его, делал какие-то замечания, и ученик снова продолжал играть. Я настроил камеру, чтобы снять урок, но снимать особенно было нечего. Стало как-то даже обидно - думал, что сейчас услышу суперумные слова, выводы и наставления, а ничего этого не было. Всё на каких-то полутонах, полусловах. Но вся штука в том, что и ученик, и учитель прекрасно понимали друг друга и после каждого такого полуслова ученик играл уже по-другому.
     Владимир Борисович, безусловно, относится к тем людям, которых называют мудрыми. Но удивительно то, что встречаясь с ним, никогда не думаешь об его возрасте и я, всё-таки, позволю себе употребить растиражированную фразу – «он сумел сохранить молодость души» - вовсе не для красного словца, а потому, что это так и есть на самом деле.
    

 - Вот, Юрий Сидоров в детстве задыхался от восторга, когда слышал, как играет гармонь, а Валерий Ельчик был потрясен звучанием рояля с оркестром, а что у Вас стряслось в детстве, почему Вы вдруг начали учиться музыке?

 - Я жил в Воронеже на улице Балтийской в доме номер четырнадцать, а в шестнадцатом доме, т. е. через забор, жил педагог музыкального училища Василий Федорович Зубченко, он преподавал балалайку и домру. Но я тогда, естественно, не знал, что он педагог. И вот они с моим отцом часто ходили на рыбалку на ночь и меня иногда брали с собой. Конечно, застолья у них там бывали. И вот Василий Иванович всё время говорил моему отцу: "Борис, погляди какие у твоего сына пальцы длинные. Ему балалаечником надо быть."
         Ну, а потом, пришло время, и меня отдали на отделение педпрактики в музыкальном училище, где я и начал учиться играть на балалайке. То есть началось у меня всё, можно сказать, по-соседски, без потрясений.

 - У кого Вы учились на отделении педпрактики?

В школе педпрактики

  - Педагог у меня был Максим Андреевич Бородин, ему сейчас за девяносто, а тогда он учился на четвёртом курсе училища. После окончания училища он пошел работать в музыкальную школу, и я туда поступил в первый класс.

С М. А. Бородиным

 А после школы я поступил в музыкальное училище и занимался там у Василия Федоровича, у того самого, который дружил с моим отцом. Училище я закончил за три года, с шестьдесят третьего по шестьдесят второй год я учился в училище, а после окончания приехал вот сюда, в Москву к П. И. Нечепоренко.

 

 - Давайте еще немного задержимся в детстве. Каким оно было?  Родители были строгие?

 - Детство как у всех пацанов, которые в частном секторе жили: "Война", "Казаки-разбойники". Но заниматься родители заставляли. Неохота ведь. Хочется книжку почитать, по улице побегать, а тут... надо на балалайке играть. А потом я уже втянулся и не надо было меня заставлять. В общем, выбор делал я сам. И в училище, и в институт им. Гнесиных я поступал по собственному решению. Ещё, будучи студентом училища, я принимал участие в конкурсе артистов эстрады. В Воронеже был отборочный тур.

Друзья на век

 - Это когда было?

 Это был шестьдесят второй год.

 - Ну и как, стали артистом эстрады?

 -  Мне дали грамоту и поощрительную премию - деньги. Зашили их в трусы, и я привёз их домой маме.

 - То есть училище Вы закончили в Воронеже?

 - Да. Отец не пустил в Москву. Сказал, что если способности есть, то я и в Воронеже выучусь. И, в общем-то, правильно сделал. Мало ли что тут со мной могло произойти за четыре года.  Москва - город соблазнов.

Минздрав предупреждает!

 - А почему всё-таки решили ехать в Москву в институт поступать?

 - В Воронеже тогда ещё не было музыкального ВУЗа. Ну, а потом, я когда учился, интересовался: какие есть исполнители и педагоги, ходил на концерты. И тогда я уже знал, что есть Нечепоренко и что он лучший. Причём, я же с ним познакомился в 62-м году на конкурсе. Он был председателем Жюри.

 -А вы с ним общались?

 - Конечно, я даже домой к нему ездил и первый "втык" от него получил - опоздал.

- Да, он это страсть как не любит.

- Вот, а потом уже в 66-м году я приехал к нему поступать.

- Кстати, у Вас там какая-то история была с поступлением.

-  А история такая: я сдавал вступительные экзамены немного раньше, чем все остальные потому, что мне нужно было ехать в Японию.

- Дело в том, что в Воронеже был довольно сильный ансамбль профтехобразования и я с ними ездил в Италию. Меня туда взяли для усиления балалаек. Отзывы обо мне были хорошие и меня взяли на заметку. И когда возникла поездка в Японию, меня вызвали в Москву, поселили в гостинице "Юность" и потом пригласили в ЦК ВЛКСМ. Вот, говорят, нужно съездить в Японию. Я подумал, подумал и решил: в Японию я ещё, может быть, и поеду, а вот институт потеряю. И я стал отказываться.

- В общем, вопрос решался на уровне Секретаря ЦК ВЛКСМ. Позвонили Юрию Владимировичу Муромцеву, тогдашнему ректору гнесинского института и договорились, что я буду сдавать экзамены раньше - со студентами-выпускниками, они сдавали Госэкзамены, а я – вступительные. И вот, когда я вернулся из Японии, сразу побежал в институт посмотреть: поступил-не поступил. Смотрю, в списке есть моя фамилия, ну, значит, поступил, слава тебе, Господи!

 

В классе П. И. Нечепоренко

-   Как складывались Ваши отношения с Нечепоренко, он был строг по отношению к вам?

 -   Ну как ко всем. Я помню, куда-то нужно было ехать с концертами, он сказал: «Ему учиться нужно, а не по гастролям ездить. Ни аппарата нет, ничего нет» и не отпустил. Но надо сказать, я довольно быстро всё усваивал и уже со второго курса он оставлял меня заниматься с первокурсниками, когда сам уезжал на гастроли.

 -   То есть уже доверял?

-   Да, но особо не хвалил. Только, когда я поступал к нему в аспирантуру и сыграл «Воронежские акварели» Ю. Шишакова, он сказал: « Ну, вот, теперь я вижу, что ты вырос в самостоятельного зрелого музыканта.»

 

-   А из студенческой жизни, что вспоминается?

 -   Вспоминается всё, о чём в интервью не говорят. (Смеётся.) А вообще, у нас был очень сильный курс. Алик Данилов, Саша Тимошенко, Валера Головин, Валера Зажигин, Олег Бутаков. А чуть помладше учились Федя Липс, Саша Скляров. Со Скляровым мы в одной комнате жили. Я что хочу сказать про студенческие годы: ведь и время было лихое, стипендии маленькие, кто-то может быть и хорошо жил, а в основном – от стипендии к стипендии. Ну, что говорить, отец мне присылал двадцать пять рублей, да стипендия двадцать восемь. Вот чуть больше пятидесяти на месяц и всё. Но, несмотря на трудности, мы всё делали на «отлично». Сдавали экзамены, гуляли, сабантуи устраивали, играли концерты. Концерты, вообще, только свистни - поехали играть. У нас небольшая группа была, в том числе и Скляров. Всегда в форме, всегда в порядке. Тогда был концертный отдел в институте и самое золотое время это, конечно, перед праздниками.  

-   Ещё и зарабатывали?

 -   Конечно! Десять рублей за выступление. Больше чем у Аллы Пугачёвой в то время. В общем, всё успевали: и картошку жарить, и суп варить, и к экзаменам готовиться. А по специальности я занимался всегда. Утром пораньше сел, отдал полтора часа и уже спокойно себя чувствуешь. Удастся потом поиграть – хорошо, не удастся – ничего страшного, что-то уже выучил. Самое главное, тяга к занятиям была. В институтском подвале были классы, вот туда вечером забьёшься и занимаешься. Пока там вахтёрша все этажи обойдет - тебя последнего выгонит.

 -   Когда учились, любимые дисциплины были?  

-   Мне очень запомнились оркестровые занятия. Сергей Михайлович Колобков вёл тогда оркестр. Занятия проходили весело, без всяких нравоучений. Много концертов играли, да и оркестр уже был сильный. Сейчас-то должен ещё сильнее быть, потому что все специалисты сидят, а тогда баянисты могли играть на домре альт, например. Потом, я много слушал выдающихся исполнителей. Это и Биешу, и Докшицер ,и Рихтер, и многие другие музыканты. Подделывали пропуска в консерваторию, на резинке вырезали штамп (ну, простят меня, я думаю) и бегали в консерваторию. Где-то там, на галёрке на ступеньках сидел-не сидел, так стоял, но все значимые концерты мы посещали. Надо сказать, что и в институте система была налажена хорошо, и профком работал очень чётко. Если есть желание, на любой концерт можно было попасть, а если нельзя, то, вот, резиновый штамп и выручал.

 -   Сегодня педагогическая деятельность стала основной. Когда Вы начали преподавать?

 -  С 68-го года. Сначала в гнесинском училище преподавал три года, потом,  по

С учениками музыкальной школы

 распределению три года работал в институте культуры, который теперь называется Унивеситетом культуры. А с 71-го года работаю здесь в Академии им. Гнесиных. Но основное место работы у меня – институт им. А. Шнитке, там я заведую кафедрой, и ещё я преподаю в музыкальной школе им. В. В. Андреева. И ты видишь, я только рот открыл, ученики уже всё понимают. А почему? Да потому, что они у меня уже по четыре, по пять лет отучились, прежде чем в Академию поступить и знают мои требования.

 -   В любые времена можно было услышать фразу: "Эх, не та молодёжь нынче пошла." Разница в студентах тех лет и студентах сегодняшних есть?

-  Грех об этом говорить, но мне кажется, что раньше студенты были более активнее, расторопнее.

 

Со своими студентами

-   Сейчас они кажутся прагматичнее?

 -  Да, конечно. Вот смотри: сейчас на конкурс силком не затянешь, если нет материальной выгоды, а раньше все старались на конкурсе поиграть. В этом тоже была своя прагматичность.  Если ты на конкурсе получишь какую-нибудь премию, ты уже лауреат и можешь себе сделать концертную ставку и выступать с концертами, т.е. зарабатывать. Сейчас вся система концертных организаций развалилась и стимул сделать какой-то карьерный рост уже гораздо меньше.

Перед отъездом на Международный фестиваль

-   В скольких конкурсах Вы принимали участие?

-   В моей жизни было три конкурса. О конкурсе артистов эстрады в 63-м году мы уже говорили, а потом, в 68-м, был Международный фестиваль молодёжи и студентов в Софии и в его рамках проводился Международный конкурс исполнителей на национальных инструментах. А до этого очень серьёзный отбор был в Москве. Очень серьёзный. В общем на конкурс из балалаечников поехали я и Миша Данилов из Санкт-Петербурга, а из домристов – Саша Цыганков. Уровень был очень высокий. Ну, достаточно сказать, что Зураб Соткилава туда ездил, Татьяна Гринденко. Сильные музыканты. В общем-то, хоть это и называлось отбором, на самом деле это был Всесоюзный конкурс для тех, кто хотел попасть на Международный конкурс. Вот. И потом, 72-й год – Первый Всероссийский конкурс исполнителей на народных инструментах и исполнителей народной песни.  Лауреаты I премии: Болдырев, Цыганков, Вольская, Слепокуров.

 -   Хорошая компания.

-   Да, неплохая.

-   Ну и, конечно, начались гастроли. Активная в этом смысле у Вас была жизнь?

 -   Тогда существовали Росконцерт, Госконцерт, Союзконцерт и т. д. У них были планы, графики и списки артистов. Вот, когда я получил Первую премию меня поставили в гастрольный график Росконцерта. Потом я поступил в Московскую филармонию.  Это у меня последние годы основная работа педагогическая, а так всегда была концертная. В общем, раз поставили в график это значит – определённое количество концертов в год по всей России – будь любезен. Потом, со временем и Союзконцерт начал планировать мои концерты. А это уже концерты в республиках тогдашнего СССР. Ну, а когда началась перестройка, всё стали перекраивать и теперь Росконцерта нет, Госконцерта нет. Всё закончилось.

 -   Но воспоминанья-то остались? Какой-нибудь концерт особенный помните?

 -   Конечно. Был у меня концерт в Свердловске (Екатеринбург). Ну, я не открою Америку, если скажу, что Свердловская школа и Московская между собой всегда конкурировали. Блинов в Свердловске и Нечепоренко в Москве. Вот. Я приехал на концерт с Ларисой Готлиб. Выхожу на сцену и вижу – вся свердловская кафедра пришла. Вольская, Блинов, другие педагоги. Сидят с таким видом, мол, посмотрим, что ты нам сыграешь. Это катастрофа была. Как я начал играть, честно говоря, не помню. Но потом разошёлся, пришёл в себя и играл достаточно свободно. Справедливости ради, должен сказать, что после первого отделения Евгений Григорьевич Блинов пришёл за кулисы поддержал. «Молодец, Володя всё хорошо.» И второе отделения я уже отыграл без волнения. В общем, я хочу сказать, что были такие площадки, где душа в пятки уходила.

    А самые первые гастроли у меня были по пермской области. Концертов 18-19. По всем районам области проехал. Каждый день куда-то переезжаешь, зима, пурга. Но играть сольные концерты мне понравилось. Потом география расширилась.

-   За любым талантливым солистом стоит талантливый концертмейстер. С кем работали Вы?

 -   Четыре концертмейстера у меня было в жизни. Лариса Готлиб, Валя Зеув, Саша Токарев и последнее время работал с баянистом Толей Сениным. В России остались только Лариса Готлиб и я.

Выступление по японскому телевидению

 -   Не раскрыть ли нам карту мира? Что с заграницей?

-   А за границу я ездил в основном в концертных группах. Там сольных концертов у меня не было, естественно, а были выступления в сборных концертах. Во многих странах я побывал. И Япония, и Америка, и в европейских странах были выступления, в Монголии даже дважды был. Но первая поездка с профессиональной группой была в Италию. Чудесные воспоминания. Теперь не могу есть апельсины.

-   Почему?

-   Ну, раньше в Москве мы могли только к празднику купить апельсины, а там мы их с ветки срывали и ели.

 -   Объелись в общем?

 -   Ну да. Ещё вспоминается как одна графиня усыновить меня хотела.

 -   Вот как? Вот с этого места по подробней, пожалуйста.

 -   Я играл Вариации на тему Паганини. Это было на Сицилии. Там шёл танцевальный фестиваль и со всего мира приехали коллективы. Я играл пару сольных номеров в программе нашего коллектива. И вот, после концерта приходит бабуля, старенькая, с палочкой и трогает меня. Проверяет – живой я, настоящий или нет. А потом через переводчика говорит: «Я живу одна, а, вот, мальчик хороший, я б ему всё наследство оставила.» Но, ты понимаешь, какое там могло быть усыновление.  Или вот, помню: едем в поезде. У нас танцевальный ансамбль и фольклорный. Ну, наши девчата разорались как всегда - песни стали горланить. Вдруг поезд остановился. Почему, никто не знает. Вокруг какие-то сады. Оказалось – апельсиновые. Прибегает машинист. А он, оказывается,  был коммунистом и, узнав, что у него в поезде люди из России, прибежал посмотреть на настоящих коммунистов. Мы что-то сыграли ему, что-то спели и он выбежал на улицу, перелез через ограждения нарвал апельсинов и принёс нам. А потом поехал.

 -   Ну, а мы, пожалуй, переедем из Италии в Россию. Как с балалайкой у нас дело обстоит сегодня?

 -   Плохо дело у нас обстоит, плохо. Я всегда говорил, что любой инструмент характеризуется написанной для него музыкой. У нас музыки для балалайки очень и очень мало. Хорошей я имею в виду. Очень мало произведений, которые были бы написаны серьёзными композиторами.

-   Я как-то подумал о том, что мы уходим от национальной музыки как таковой.

 -  Да не уходим, а уже ушли. Вот какая штука получается: уже даже в Москве в училище почти не играют народные обработки, а уж импровизировать или подбирать какую-то музыку - вообще не умеют. Получается: мы не в серьезной музыке и не в народной.  Безусловно, должны обрабатывать народную музыку, но не в танцевально-частушечном стиле, а на самом высоком и современном музыкальном уровне. Но здесь опять мы возвращаемся к тому же вопросу: кто этим будет заниматься? То есть тупик, не побоюсь этого слова. В общем,  мы приходим всё к той же мысли – в программе композиторских факультетов должно быть в обязательном порядке написание музыки для народных инструментов. Вот тогда, может быть, что-то изменится в лучшую сторону.

-   А в Академии на Учёном совете шёл об этом разговор?

-   Не только в Академии, но и в министерстве этот вопрос поднимался неоднократно, но никакого ответа до сих пор нет. Хотя нельзя сказать, что композиторов совсем не интересуют наши инструменты. Вот у меня студент играл 3-ю сонату Кусякова в Доме композиторов и один из композиторов пришёл послушать, а потом попросил ноты произведений для балалайки. Мы дали ему Концерты Шишакова, Марчаковского и Василенко, чтобы он познакомился с тем как пишут для балалайки. Ему понравилось, и довольно скоро он написал очень хороший Концерт для балалайки с симфоническим оркестром. Композитор этот – Броннер. Ну, а раз такое произошло, значит, дело наше не совсем пропащее.